«В семье генерала Корнилова общались только на казахском языке…»

(По рассказу Жумажана Байжумина)

Верховный главнокомандующий русской армии, основатель контрреволюционного белого движения Лавр Георгиевич Корнилов (1870–1918) был поистине выдающейся личностью в истории России. После его ареста Александром Керенским генерал Иван Романовский оставил в архивах такие слова: «Могут расстрелять Корнилова, отправить на каторгу его соучастников, но корниловщина в России не погибнет, так как корниловщина – это любовь к родине, желание спасти Россию, а эти высокие побуждения не забросать никакой грязью, не втоптать никаким ненавистникам России». Сам Керенский выразился так: «Корнилов должен быть казнен, но когда это случится, приду на могилу, принесу цветы и преклоню колена перед русским патриотом».

В сентябре 1917 года Корнилова вместе с группой генералов арестовали и заключили под стражу в могилевской гостинице «Метрополь». Во время ареста рядом неотлучно находились преданные ему туркмены Текинского конного и военнослужащие так называемого Корниловского ударного полков. Последний состоял исключительно из георгиевских кавалеров. Ток вот, ежедневно в 12 часов дня Корниловский ударный полк выстраивался перед гостиницей «Метрополь» и криками «ура» приветствовал арестованного генерала. Внутри гостиницы Корнилова оберегали текинцы.

Командующие фронтами Деникин, Балуев, Щербачев и Клембовский умоляли об отстранении Керенского отменить приказ об отстранении Корнилова от должности Верховного главнокомандующего. Они понимали, что только Лавр Георгиевич мог своей железной руков спасти стремительно разлагающиеся армию и страну. «В нем, как в фокусе, — писал Деникин, — сосредоточилось все: идея борьбы, вера в победу, надежда на спасение. В трудные моменты боя с полным пренебрежением к опасности Корнилов появлялся на передовой линии со своим конвоем и трехцветным национальным флагом».

Как известно, в начале декабря 1917 года вместе с генералами Алексеевым, Деникиным, атаманом Калединым он возглавил сопротивление большевикам на Дону. В конце же декабря возглавил Добровольческую белую армию из трех тысяч человек. Ее начальным крошечным ядром стали 500 бойцов из ударного Корниловского полка во главе с военным разведчиком капитаном Митрофаном Неженцевым и сорок туркмен-текинцев, сумевших пробиться в Новочеркасск. В знаменитом Ледяном походе (1918) от Ростова-на-Дону до Екатеринодара на Кубань уже участвовало около 5000 человек, причем более половины из них были офицерами.

При том, что Корнилов был очень жестким командиром (ввел смертную казнь, ограничение власти солдатских комитетов и комиссаров), он оставался кумиром добровольцев. Так, в Ледяном походе в одном строю шли православные и мусульмане, иудеи и католики, седые полковники и юные гимназисты. Бок о бок шли в бой монархисты, октябристы с кадетами (политические партии в России), в обозе ехали бывшие военные министры временного правительства Гучков и Родзянко, эсер-бомбист Борис Савинков и левый эсер Федор Баткин. «Странное дело, — не без основания недоумевал еще в 1915-м генерал восьмой армии Брусилов, под началом которого сражался командир стальной пехотной дивизии Лавр Георгиевич, — свою дивизию Корнилов никогда не жалел, а между тем офицеры и солдаты его любили и ему верили. Правда, он и сам себя не жалел». Тогда в начале Первой мировой войны за отчаянную смелость Корнилова произвели в генерал-лейтенанты, а его 48-ю дивизию нарекли стальной: в критических ситуациях он не раз лично водил в штыки батальоны, прокладывая путь шедшим сзади войскам.

При жизни Лавра Георгиевича боялись, уважали враги. Ленин, придя к власти, одним из первых издал приказ о поимке Корнилова. Историк Алексей Шишов охарактеризовал Корнилова так: «Человек, смело поднявший голос против надругательства над российской государственностью, развала русской армии и поругания фронтового офицерства».

Для казахстанцев личность генерала Корнилова интересна тем, что он наш земляк. Все современники Корнилова отмечали монгольские черты его лица. Согласно «Полному послужному списку подпоручика туркестанской артиллерийской бригады Лавра Георгиевича Корнилова» (документ 1892 года), он родился 18 августа 1870 года в станице Каркаралинской (ныне Карагандинская область), в семье коллежского секретаря из казаков и казашки из рода аргын-каракесек Марья. По другим сведениям – в Зайсане (Восточный Казахстан), куда по службе был направлен его отец, хорунжий Сибирского казачьего войска Егор Корнилов.

По данным потомков сибирских казаков, живущих сегодня в Каркаралинске, казашкой было и мать его отца, Егора Корнилова. То есть Лавр Корнилов был на три четверти казахом, неслучайно, вероятно за его отца отдали девушку из традиционной зажиточной казахской семьи.

К 1897 году, отучившись в Николаевской академии Генштаба, Корнилов владел десятком языков: помимо родных казахского и русского – английским, французским, немецким, туркменским, татарским, персидским и урду, и в 1898–1904 годы выполнял секретные поручения в Афганистане, Персии и Индии. Нередко при добыче сведений, которые, по оценке разведывательного отдела российского Генерального штаба, имели исключительную ценность, его сопровождали всадники-туркмены или семиреченские казаки, отличавшиеся «восточным типом лица и знанием туркестанских языков и обычаев».

Как вспоминают его современники, в семье Корниловых общались на казахском языке. Основная масса сибирских казаков Горькой пограничной линии, из которых происходил Егор Корнилов, владела им свободно. Казахский язык был основным языком общения всего населения Каркаралинска XIX – начала XX веков.

Шишов пишет: «Мать часто брала старшего сына Лавра при поездках в родной аул, в родительский дом. Поэтому он знал казахский язык еще с детства». У Григория Потанина в «Сибирских казаках» находим: «Почти все казачье население говорит киргизским (т. е. казахским) языком. Для многих это колыбельный язык, потому что няньками и стряпками здесь бывают киргизки (т. е. казашки). Киргизский язык можно услышать повсюду: в тихой беседе, которую ведут между собой казаки, сидящие на завалинке, в разговоре ямщиков, хлопочущих на станции около экипажа проезжающего чиновника…». «Говорить по-татарски у донского старшины конца XVIII и начала XIX веков было признаком хорошего тона», — пишет историк-белоэмигрант Эренджен Хара-Даван.

_________________________________________________

По рассказу Ж. Байжумина

«В семье генерала Корнилова общались только на казахском языке…»